Иномиры (сборник) - Страница 149

К оглавлению

149

— Я могу вам помочь, если вы доверите мне.

— Ну что вы, право! Даже неловко затруднять писателя, литератора… Хотя у вас, должно быть, налажено ксерокопирование. Хоть не печатают, а пишете. Не так ли? Зато у нас!… Знаете, я с ужасом смотрю, как нужды науки все отодвигаются и отодвигаются куда-то в «чулан»…

— Не могу не пожаловаться на положение и в литературе.

— В самом деле? В трудное время мы живем. Приходиться не пренебрегать ничьей помощью. Так вы это сделаете для науки, голубчик?

— С большой охотой, Николай Николаевич.

— Тогда возьмите. Тут все подшито с аккуратностью педанта, которой отличается профессор Сафронов. Кстати, профессорское звание он успел получить здесь. Пусть вас не смущают, казалось бы, посторонние бумажки, письма, квитанции и тому подобное. Для него все имело значение.

Я взял из рук академика папку, обещая вернуть ее через несколько дней, договорясь о ксерокопировании в Литфонде.

— Премного буду благодарен. И в знак этой благодарности покажу один экспонат. Сафронов уже торгует им в Штатах. Но не знаю, пойду ли я на такую коммерцию. На мой взгляд, наука и коммерция не уживаются.

— А как же с экспедицией за снежным человеком? Вы не намереваетесь организовать ее?

— Разве что продадим то, что я вам сейчас покажу. Денег-то на экспедицию взять неоткуда, а их ныне нужно уйму. Почта с ума сходит, не говоря уж о транспорте. А гостиницы, снаряжение, проводники!… Да что там говорить! О продуктах подумать страшно.

Мы шли с Николаем Николаевичем по институтскому коридору, направляясь к выходу в сад.

— Вон, не изволите ли взглянуть? Как в лучших ресторанах царской России! Купцов там встречало чучело медведя, тем большее, чем дороже ресторан. А у нас…

Я увидел на верхней ступеньке лестницы, ведущей из сада в подъезд, огромное мохнатое чудовище, напоминающее человеческую фигуру.

— Это он? — спросил я, чувствуя, что у меня перехватывает дыхание.

Академик кивнул, подошел к экспонату и оказался вдвое ниже его.

— Я провожу вас до калитки, — говорил Николай Николаевич, сворачивая с аллеи в сторону.

— Моя машина ждет вас и доставит до станции. Вы уж извините, что не до города. Бензин нынче кусается, как динозавр. Я уж и то за свой счет машину заправляю. Не я, конечно, шоферу приходится в очередях выстаивать.

Я простился с радушным ученым, успев пару раз оглянуться на мохнатого гиганта с человеческим, заросшим шерстью лицом. Я знал его имя, но не признался в этом академику и подумал:

«Неужели Мохнатик окажет, подобно седому вожаку своего племени, еще одну, посмертную, услугу бедной Оле? Проданный американцам, не поможет ли он организовать охоту за своим собратом, которого Оле так хочется уговорить!…»

Еще сидя в машине, чтобы отвлечь себя от горестных мыслей, связанных с Олей, я раскрыл папку, взятую для ксерокопирования. В ней было множество диаграмм, фотографий, схем, но начиналась подшивка с небольшого письма. Я невольно пробежал его строки глазами, опасаясь, что оно имеет личный характер. Но зачем в таком случае оно подшито в эту папку вместе с материалами исследований?

«Уважаемый профессор!

Держу свое слово и хочу помочь Вам в Вашей научной деятельности. Вы можете увидеть интересующее Вас в научном плане редкое животное в день ближайшего полнолуния на лесной поляне с пятью березами, растущими из одного корня, недалеко от… (Дальше шло название станции пригородной электрички.)

С глубоким уважением Е.Г.

P.S. Делаю это не столько ради Вас, сколько ради спасения собственной сестры».

Я захлопнул папку…

Часть четвертая

СЛОИ ВРЕМЕНИ

В тиши один. Свечи моей мерцает пламя.

Не зря в нем вижу Времени слои.

Повернута чудесной силой моя память.

Что будет, помню, словно дни свои.

Нострадамус, Центурии (1,1),

перевод со старофранцузского

Наза Веца, историка неомира

Глава 1

ГАЛЛЮЦИНАЦИИ

Мир призрачный и мир реальный!

Где грань меж ними мне найти?

Весна Закатова

Дачный сад Грачевых в этот вечер казался Ксении Петровне странным, будто залитым не вечерним солнцем, а мертвенно сумеречным светом. Просеянные сквозь полупрозрачные облака лучи не золотили листву, а превращали ее в серебристую, как в лунную ночь. И это днем!… И оттого все казалось призрачным вокруг.

Ксения Петровна тяжело брела по дорожке, готовая не поверить, что она у себя дома, а не в удивительном параллельном мире, где побывала ее Оленька. И она могла лишь тяжело вздыхать и принимать все окружающее как нереальность, будто все это только чудилось ей.

«А может быть, и на самом деле там, где томится, как в клетке, в собственном мире Альсино, все выглядит именно так? Или это ее больное воображение?»

Никто в семье не переживал Олино несчастье так остро, как ее мать. С трудом поднялась она на веранду и горестно присела у стола.

А по той же садовой дорожке, не обращая ни на что внимания, возвращалась с работы Лена, красивая и холодная.

Она взошла на веранду и поморщилась при виде горестной позы матери.

— И долго это будет продолжаться? — недовольно спросила она.

— Что продолжаться? — подняла на нее мокрые глаза мать.

— Да эти твои надоевшие вздохи. Понять надо, наконец, что Олино горе выдуманное.

— Как так выдуманное?

— Просто больна она, психически больна. Лечить ее надо.

— То есть как это психически больна?

Из дома на веранду вышла бабушка Евлалия Николаевна, сухая, подтянутая, с привычной сигаретой в зубах, и села в свое, как называла Лена, «патриаршее кресло».

149