Иномиры (сборник) - Страница 82

Белый наряд заинтересовал царька больше, чем Оля.

Несмотря на то, что шкура не была еще выделана, он тотчас напялил ее на себя, не смущаясь тем, что измазался кровью прежнего владельца.

В таком «подлинно царственном» виде он, как павлин, покрасовался и перед охотниками, и перед девушкой.

Но она должного восторга не проявила, чем разозлила царька.

Ему объяснили, что она ничего не понимает, совсем дикая, просто тощая зверюшка, не в пример упитанным «волосатым». И у ней на теле волосы не растут, и она заменяет их лысыми шкурками.

Царек нахмурился, пытаясь это осмыслить.

Потом решил сам проверить, что за бесцветные волосы у нее растут на голове, и так дернул ее за косу, что Оля вскрикнула.

Это доставило удовольствие царьку, решившему, что так можно заставлять ее кричать для развлечения. И он решил взять ее себе.

От заходящего солнца ложились длинные, густые тени.

И еще темнее стало у Оли на душе. С особой горечью ощущала всю свою незащищенность и бессилие.

Костер, на котором жарили найна, догорал и чадил. И вместе с тускнеющими углями угасала всякая надежда. Ужас был вокруг. Ужас ждал впереди…

По знаку царька Оле на шею накинули веревку.

Она мысленно облегченно вздохнула. Значит, повесят…

Но Оля ошиблась.

Ее не повесили, а привязали сзади к волокуше. И когда та усилиями запряженных в нее рабов двинулась с места, Оле, которой ноги, в отличие от рук, развязали, пришлось идти вслед за нею, — так на веревке за телегой привязывают собак.

На влажной местами почве оставалась широкая полоса и на ней отчетливо отпечатывались следы ног.

Она чувствовала себя униженной и обреченной…

Эту горько поникшую фигурку, бредущую за царьком, наряженным в знакомую Мохнатику белую шкуру Седого, и увидел молодой найн, придя в себя. Кочетков же, придавленный им, с лицом, обращенным к другому берегу, думал, что сойдет с ума от всего, что увидел, и чему не смог помешать. Он хотел бы быть на месте погибшего найна или вместо Оли идти с веревкой на шее. Гнев и стыд терзали его.

Но сейчас надо было действовать!

Зачатка разума, которым обладал молодой найн, было вполне достаточно, чтобы понять, что произошло около пещер.

Но здесь только что под ним лежал кто-то «другой», похожий на ту, перед которой он танцевал. Они оба из одного рода. У них те же напяленные на тело голые шкуры вместо шерсти. А вот голова у этого совсем белая, как у старого вожака. Правда, для Кочеткова это обстоятельство явилось полной неожиданностью. И о своей внезапно появившейся седине он пока не догадывался. Другое дело найн. Он не только видел, но и чувствовал.

Первобытные предки обладали свойствами, которые утратят их далекие потомки; они были ближе к природе, более приспособлены к ней. Иных существ воспринимали не только по их жестам или звукам, как при общении с себе подобными, но и по особо тонким чувствам. Скажем, собаки, непонятно как, безошибочно узнавали, боится их чужой человек или нет.

Кочетков держал в руках автомат, не решаясь пустить его в ход.

Они встретились глазами, поседевший от потрясения человек и юный пращур, и оба поняли, что они не враги и у них даже общая цель. На другом берегу те, кто убивал найнов, похитили Олю.

И когда Кочетков, вскочив на ноги, ринулся в воду, подняв над головой свой автомат, найн вошел в реку за ним.

Оба они вместе оказались у полосы с отпечатками следов, ведущих в лес.

Кочеткову хотелось скорее догнать отряд «охотников за найнами» и вывести налетчиков из строя парализующими пулями, но, обдумав все, решил, что в такой схватке может пострадать Оля.

Найн, сильно сутулясь, крадущимися шагами, при всей своей тяжести едва касался земли, идя рядом, не обгоняя Кочеткова, словно рассчитывал на его помощь.

К тому же почти внезапно стало так темно, что Кочетков без найна наверняка потерял бы след волокуши.

«Однако, как быстро здесь темнеет!» — подумал он.

На небе зажглись звезды. Они не просто мерцали, как на родине, а пульсировали между кронами могучих, тянущихся к ним деревьев.

Кочетков ни на минуту не забывал, что находится в другом измерении. Так ли расположены здесь звезды, как в прежнем, покинутом им мире?

К своему удивлению, внимательно поглядывая вверх, он увидел знакомые созвездия, начиная с Большой Медведицы. Отыскал даже Полярную звезду.

«Как это может быть? — удивлялся он. — Впрочем, солнце ведь здесь такое же, как в ином для этого мира измерении». Объяснить подобное явление он не мог и положился пока лишь на свое наблюдение.

И тут же упрекнул себя за то, что думает о звездах, когда все мысли теперь надо сосредоточить на спасении Оли.

В наступившем мраке он более ощутимо чувствовал присутствие огромного найна, чем когда видел его.

Найн шел уверенно: наверное, лучше Кочеткова различал в темноте след волокуши.

Оле было очень тяжело брести за волокушей с веревкой на шее. Пока совсем не стемнело, она видела, что идущим впереди невольникам еще тяжелее, чем ей.

Один из них, которому ударов доставалось больше всех, заметно хромал.

Оля видела только влажную от пота спину, исполосованную шрамами и согнувшуюся в непосильном напряжении. И ей было жаль его…

Сознание того, что кому-то еще хуже, чем ей, проснувшееся в ней сочувствие к несчастному придавало силы.

Почему ее не убили вместе с Седым? Для чего она нужна этим дикарям?

Ответа на этот вопрос искать не хотелось, да потом он мог оказаться слишком омерзительным.

Оля думала об Альсино, вспоминала часы, проведенные с ним, ее уроки русской письменности: ему необходимо было знать язык, чтобы передать своим людям записи. Он говорил, что закончит их, но чтобы читатель смог узнать о нем все, завершит работу в параллельном мире, и Оля должна пополнить записи своими впечатлениями о его родине. А вместо этого она попала… в настоящий ад, где ее будут поджаривать на костре или сделают еще что-нибудь и похуже.